HELLSING FANFICTION

Буду сваливать всё по своим излюбленным темам.

Первый штрих - откровенный стёб. (недавно был на дайриках)

Она поставила на экран мой портрет. Спасибо тебе, конечно, за лишнее напоминание о моей внешности, но я всё равно не пойду в парикмахерскую. А будешь возникать – усы отращу.

Елизавета в жизни не поедет в магазин (точнее, в торговый центр) с Виктором или Вайдой. Ей надо, чтобы машину вёл я (хочет попасть в аварию, не иначе – я сдал на права с третьего раза только потому, что последний инструктор оказался не пугливым), чтобы я же шёл с ней по магазинам.
На самом деле это «коварный» женский план по «превращению меня в нормального человека».

Едем в машине. Тихо играет музыка. Но Елизавета заглушит всё своей очередной лекцией…
… - Ты ничего не понимаешь в современности! – повернулась ко мне, всплеснув руками.
- Правда? А кто монитор от телевизора не отличает?
- Эволюция моды! Широкие рубашки и сюртуки до колен лет сто пятьдесят никто не носит, - женщины – удивительные существа. Чтобы чувствовать себя своей в любом времени, ей достаточно модно одеться.
- Я ношу то, что мне нравиться. И не перечь.
- Я из тебя человека хочу сделать, призрак Средневековья, - страдальчески качая головой.
- А ты-то кто?

Я не люблю магазины.
Из-за продавцов. Из-за их навязчивости, точнее.
Едва заметив покупателя, осторожно озирающегося по предметам продажи, это хищные звери (на сто процентов уверен, что продавцами становятся энергетические вампиры) набрасываются на него, сбивают с толку и вытягивают деньги, волю и жизненные силы. (И пусть я шестисотлетний параноик…) К их улыбкам я привык (совет Дейла Карнеги принял лет на двести раньше рождения последнего), но к «Ох, как вам идёт!» и «Как по вам сшито!» - нет. И не привыкну. Потому что я знаю, как должно сидеть то, что по мне сшито.
Из-за стандартов. Потому что я в них не вписываюсь. Между моей талией и плечами разница в размер. Но объяснять этот секрет ношения широких рубашек Елизавете бесполезно.
К счастью, в магазинах я бываю только обувных, а вот Елизавете даже в бреду не выдам месторасположения того ателье, где заказываю свои костюмы. Может быть, я просто жалею старого еврея-портного?

Елизавета вытащила с вешалки голубую юбку и унеслась в примерочную.
Пять минут.
Десять минут. Прибили её там, что ли?
Прохожу через весь отдел, отдёргиваю штору примерочной…
Стоит и любуется.
- Как тебе? – вертится перед зеркалом.
Зато я узнал прежде, чем она купила, что это не юбка, а шаровары. С надписью по-турецки…
Я напугал продавцов… а, может, и весь торговый центр… я не смеялся, я ржал, громко и едва не задыхаясь, а Елизавета пинала и толкала меня, пытаясь успокоить.
Когда нас вытурили (это самое мягкое определение) из магазина, я, ещё содрогаясь от хохота, перевёл Елизавете надпись, что была на шароварах:
- Я люблю Турцию…
Не я, а тот умник, что вышил. И вообще, Елизавета, на тебе, как на самой страшной боевой единице моей гвардии, это не смотрится.
В отношении Турции я не злопамятный, просто я злой, и память у меня хорошая.

- Я с горя куплю бюстгальтер, - издевается…
Магазин нижнего белья – я млею с одной вывески. Молодые люди, которым внешне я ровесник, давно не обращают внимания. Обнажённое женское тело для них – суровая реальность. Я старый ханжа, в моё время обнажённые ноги женщины считались бесстыдством. И нижнее бельё католики назвали «дьявольским».
Млею-то я млею, но вкус у меня не настолько плох, чтобы влюбляться в «швабру». (И это Елизавета в своё время худой считалась и не претендовала на мужа?)

Она пробегает мимо вешалок.
- Ты, когда идёшь в магазин, хотя бы планируй, что тебе надо, - подхожу к ней, заинтересованно выбирающей что-то с нижних вешалок.
- Мне нужен голубой «бюстик», - постеснялась бы хоть. Хоть для приличия.
Подбегает хищник, просите, продавец и начинает обрабатывать Елизавету.
Через несколько минут Елизавета высовывается из-за шторы примерочной.
- Князь, - шёпотом. Я тебе не собака, чтобы на столь своеобразные, но клички отзываться.
Подождала. Чую, что поняла.
- Влааад.
Подхожу к ней. Нет, мне уже очень хорошо…
- Вернёмся за штанами, - честно сдерживаю смех. – Верх покупать не будем. Я ещё тут паранджу тебе присмотрю для полноты костюма.
- Восточных ночей захотелось? – хитрые искорки в тёмно-синих глазах. – Ностальгия?
Господь с тобой! Знала бы ты, что это за ностальгия, и как я не перевариваю словосочетание «восточная ночь».
- Тебе ещё что-то надо? - я ведь знаю, что нет, и иду к выходу.
- Сделать из тебя нормального человека, Поенарское привидение, - знаешь, я даже не надеялся, что ты забудешь про свой «коварный» план.
- А кто из нас местная утопленница?
Показала мне язык. Современность её развращает… Догоняю, беру за плечо и разворачиваю к себе.
- Раз тебе больше ничего не надо, пошли, - иду к выходу, подталкивая её вперёд.
Елизавета несёт всякую чушь, попутно вставляя гадости в отношении меня.
Узнал, что:
- у меня нет вкуса
- и волосы как проволока
- нет чувства стиля
- я призрак Средневековья
- Поенарское привидение
- я безвкусная румынская гордость (так она меня ещё не называла)
- я горбоносое чудовище (а она, видать, красавица)
Она пообещала:
- сдать меня в парикмахерскую
- заставить меня носить короткие пиджаки
- и расстёгивать рубашку на три верхних пуговицы
- выбросить все мои средства «неузнавания»: очки, шарфы, пальто с поднятым воротником.
Знаешь, Елизавета, не дождёшься.
- одеть на меня белую рубашку
- А ты в курсе, что на фоне белоснежной ткани я буду похож на синюшный труп? – отзываюсь.
Едем обратно. В близкое время Елизавета уйдёт наводить красоту – часа два. Я уеду в ателье – новый подмастерье потерял мои размеры.
- Не видела. Раньше же носил и всё в порядке было, - спорит невозмутимым тоном.
- Это крайний случай. К тому же, с галстуком, - понятие тогда достаточно растяжимо для нас, но я предпочту ближайшее время, в которое я чувствовал себя собакой на поводке.

Елизавета притащила в квартиру толстого рыжего кота. Он жалобно мяукал (точнее, орал. Громко и басом) и отбивался от неё. Когда увидел меня, зашипел и стал отбиваться ещё яростней.
Я не красавец, знаю, но чтоб коты меня боялись…
С ором на весь дом Елизавета кота вымыла, торжественно внесла в комнату и объявила:
- Его зовут Матиаш…
Приступы истерического хохота преследовали меня недели две… А ведь похож, зараза, и шарахается от меня, как от чумного.

Требуется конструктивная критика)

Литература и Жизнь