— Эй, Люк, может, хватит упырей? Я и сам справлюсь, я же твой брат.
— Ты считаешь?
— Ну сам вникни. Там же просто люди, жалкие англичашки. Я, конечно, не ты, но и не какой-то задохлик. Помнишь, как мы тех парней Джозефа замочили? Там
эти больше мешались, а всё ты...
— О, Ян, ты неподражаемо наивен. У тех «жалких англичашек» тонны серебряных пуль. Или, может, хочешь получить пару унций освящённой стали между глаз?
— Ха, а кто хочет? Но мне хватило бы и пары десятков упырей, или считаешь, что я совсем ни на что не гожусь? Брат, пойдем уже? Этот — как его? — Арукард днём тоже должен быть слабее. Управимся, получим деньжат и вперёд, я знаю место с такими цыпочка... Всё, молчу, молчу.
— Пара десятков упырей не прикроет твоей разожравшейся самодовольной задницы. Ладно, бросай эту бабу, она уже готовенькая.
— Лучше бы ты о своей заднице позаботился.
— Ян? Какого чёрта ты пускаешь слюни у меня над ухом? Я не та грудастая упырица.
— Пускаю слюни? Брат, ты совсем параноиком стал, уже и посмотреть на тебя нельзя. Совсем мозгов лишился со своим Арукардом... Что тебе Многоглазый-то говорил? Обещал что-то? Ты же поделишься со мной, а, братишка? Или там что-то особенное, что только для тебя?
— Для нас, Ян, для нас. Вампиров, разгромивших организацию Хеллсинг, везде ждут слава, почёт и литры свежайшей крови. И цыпочки, заметь, тоже будут. А тебе их, похоже, сильно не хватает, раз даже на упырей смотришь с вожделением.
— Хе, а на кого я еще могу посмотреть с вожделением? Могу и на тебя, если хочешь. Да не дергайся, мне и вон той хватит. Ты не против, если я ее, пока мы едем?.. Какого черта ты вообще сюда свернул? Раскрой карту, братишка, скоро платная зона. Там же камер больше, чем пробкоголовых. Или ты еще хочешь набрать?
— Избавь меня от этого зрелища, извращенец. Ладно, пожалуй, уже достаточно зомби. И закрой окна, пока мимо не промчалась полиция нравов и не увидела тебя в объятьях упырицы.
— Да пусть обзавидуются, где ж они такое еще увидят? А ты сам не хочешь? Времени у нас еще предостаточно, дождемся, когда все старые пердуны соберутся, и вперёд. Ты посмотри, какую я для тебя нашел — вся в твоего "большого А", разве что грудь...
— О, чёрт, она воняет. Впрочем, если разобраться, мы с ней из одного теста, братик.
— Ну так чего ты сопли на кулак мотаешь? Сворачивай на обочину или мне самому повести?
— Эй, я пошутил. Убери от меня эту дрянь немедленно, на неё и у могильного червя не встанет.
— Что, реально не встает? Да ты глянь, какие волосы, какие глаза… Нет, на глаза не смотри. А если этим боком повернуть, то и не видно, что подгрызенная. Или тебе помочь?..
— Убери руки, идиот, я за рулём, и я твой брат, если ты не забыл.
— Ой, да ладно, как будто я без штанов тебя не видел. Сворачивай, указатель только что был.
— Ян, ты уверен, что это нужная дорога? Куда запропастилась наша карта? И отпусти моё плечо, от тебя пахнет гнилой кровью и блудницами, и ты портишь мой лучший костюм.
— Опять ты со своим костюмом, да на сегодняшнюю выручку я тебе хоть десять таких костюмов куплю! Сворачивай и здесь налево, нам еще миль десять проехать и можем вернуться на А3. Зачем ты вообще в этот Портсмут поперся? Набрали бы всех прямо в Лондоне и ещё до рассвета сожгли англичашек дотла. То-то бы старые пердуны из Круглого Стола порадовались, приехав на пепелище.
— Не знай я тебя, Ян, подумал бы, что ты не хочешь ехать. Изжога замучила, или завидуешь, что мне выпала честь замочить вампира Алукарда?
— Да ну, к черту эту честь, вечно ты херней какой-то маешься. Ты зачем так гонишь? У нас ещё есть время как следует расслабиться, да и дедки обязательно опоздают, лучше их после рассвета накрыть, чтоб ни одна крыса не убежала.
— Смотри, Ян, облажаемся — будем вытаскивать друг друга из канавы по частям. Если от тебя вообще что-нибудь останется. И не делай такое задумчивое лицо, это не твой стиль.
— Да чтобы мы облажались?! Ха, ты, видимо, забыл, за что нас взяли в этот "Миллениум". Мы же братья Валентайн, нам любое дело по плечу! А сейчас тем более, уж Многоглазый постарался с тобой на славу. Я разберусь с этой английской сучкой, ты — с подвальной плесенью. Кстати, сучку потом попользовать не хочешь? На снимке та еще красотка. На тебя похожа.
— Чёртов указатель... Похоже, мы не туда заехали, так что леди Хеллсинг тебе пока не видать. Проклятье.
— Зачем мне леди, если у меня есть ты. Со спины с легкостью сойдешь... Остынь, брат, шуток не понимаешь. Лучше тормозни у той парочки, что машину чинят. Я схожу, узнаю и заодно поем.
— Обжора. Сиди, я сам спрошу.
— Не больше обжора, чем ты, братик. И, как обычно, ни хрена не хочешь слушать... Чёрт, Люк, чего тебе стоит опоздать?
— Чего ты там бормочешь?
— Брат, нафига ты ей сразу шею свернул?! Чувак убегает... А ну да, уж ты-то любого догонишь.
— Эй, Ян, принести его тебе?
— Да пошел ты! А хотя тащи сюда. Но уж лучше бы ты мне девку оставил... придурок. Мужик-то мне ни в одно место не сгодится.
— Смотри-ка, я несу тебе еду, в точности как в детстве. Ну разве это не трогательно? Осторожнее с этим парнем, он какой-то нервный, верещит, будто его убивать собрались.
— Трогательно, трогательно... Какого черта ты меня всегда сопляком считаешь? Как побелел, так сразу чистоплюем стал? Сам бежишь, как девка перезревшая, на свидание к тому вампиру...
— Ян, последние десять цыпочек были для тебя лишними. Ты всю ночь вертишься, как на серебряном мече. Уймись, ступай в автобус и проспись.
— Да кто ты такой, что указываешь мне, что для меня было лишним, а что нет?! "На серебряном мече"... А ты выплюнь этот меч, глядишь и вспомнишь, как ты сам жрешь десятками, чтобы наесться! И не указывай, что мне делать. Захочу, хоть на водительском сиденье этого мужика оприходую, а ты мне ничего не сделаешь!..
— Отпусти его немедленно, ты его сломаешь, и мы так и не узнаем, куда ехать. О проклятье. Отлично. Теперь можешь делать с ним, что хочешь. Хоть на руле с ним трахайся.
— Да мне он нахер не нужен! Я и так знаю, где мы находимся. И я сам нас сюда завез, слышишь, ты! И карту можешь искать на обочине милях в двух отсюда, а может и в трёх, а может, я ее тоже сожрал. Что, будешь теперь показывать, какой ты крутой?!
— Да ты что, спятил?!
— Ха, брат, да это ты спрашиваешь? Да ты сам мозги прочисти и подумай: мы ни черта не знаем об этом Алукарде. Без понятия, что там тебе этот трупорез плёл, а я чувствую, что дело нечисто, что с этой молью бледной — не обижайся, брат, — не всё так просто. Я, может, ни черта не такой сильный, как ты, но я не хочу, чтобы мы нападали на них на рассвете. Не хочу и всё. Если скажешь, умный ты наш, что я придурок и ни черта не знаю, я тебя — слышь, ты! — по асфальту размажу. Уж чтобы угадать твои движения, мне сил как-нибудь хватит.
— Да ты ничего не можешь, кроме как угадать, когда тёлка задерёт юбку, потому что предсказатель из тебя, Ян, херовый, понимаешь — херовый. Кончай истерить и залезай в автобус, мы отправляемся, потому что я всё продумал и собираюсь прибыть к особняку Хеллсингов точно в срок.
— Мы, блядь, всё равно не вернемся! Ты понимаешь или нет? Понимаешь, умный ты наш? Понимаешь, что я вижу, как ты подыхаешь на рассвете?! Понимаешь, что твой грёбаный этот белый костюм на клочья рвут, а ты стоишь и глазами хлопаешь?! Не хочешь пожить напоследок?.. Давай свернем, скоро какой-то городишко будет, погуляем напоследок, девок снимем... Ну или не снимем, если не хочешь. Или вообще ну его нафиг этот Миллениум? А, Люк?
— Если мы и поедем в город, то только чтобы посетить психиатра, чёрт подери.
— Ну так поехали, вези меня хоть к психиатру, хоть к медиуму и священнику, но нельзя тебе быть в особняке Хеллсингов на рассвете! Нельзя, слышишь ты! Я тебе скажу, как ехать, но давай днем нападем? А до той поры развлечемся напоследок? Деньги у нас есть, а к черту их — хоть банк можем ограбить. Помнишь, как ты меня подсаживал, чтобы я в форточку смог влезть? А я тогда испугался, что застряну...
— Я помню, как мне чуть не всадили пулю пониже спины, когда мы удирали от тех типов, и всё из-за тебя. Слушай, Ян, нам было сказано, что лучше нападать на особняк на рассвете. Понимаешь? На рассвете, а не до и не после. Мы погуляем потом, когда ты убьёшь бабу и рыцарей, а я — вампира Алукарда. Не трусь, братишка, у меня отличный план.
— Брат, стой.
— Ты что творишь?
— Можешь мне руки оторвать и на обочину выкинуть, но я не дам тебе войти в автобус. Или шею мне свернешь?
— А что если и впрямь оторву, Ян?
— Оторви! Вот давай прямо здесь, на ступеньках, возьми и оторви!
— Ян, я тебя последний раз предупреждаю
— А. Мне. Пле-вать. Брат, да ты тёплый, как живой. Никогда бы не...
— А теперь слушай меня — до самого особняка Хеллсингов ты сидишь с упырями и не произносишь ни слова, не то я тебе язык отрежу. Чёрт, Ян, я же сказал — не дёргайся!
— Эй, швыряться-то за что! Всё, сижу-сижу, молча сижу и ничего не делаю... А нет, пошел ты к черту, Люк, но просто так я сидеть и ждать я не буду!
— Отпусти. Мои. Волосы.
— Иди. Ты. К. Дьяволу. Ха, говорил я, что когда-нибудь тебя поймают за гриву. Вот я сам и поймал...
— Ты что?..
— А ну, держите его! Мать нашу, ты костляв, как французская шлюшка военных времён. И не дергайся, всё равно ты ни черта здесь не сможешь.
— Если ты прямо сейчас меня отпустишь, я сделаю вид, что ничего не было, и пуль в голове у тебя не прибавится. Эй! Ты что ещё выдумал, блядь, твою мать?!
— Тише, брат, тише... Крепче держите, эй, вы двое, тоже сюда! Короче, брат, посидим так до рассвета, а потом и поедем. Всё ясно, брати-и-шка?
— По крайней мере, слезь с меня, не то наша матушка со стыда в гробу перевёрнётся — её младшенький вертит бёдрами, как дешевая уличная девка.
— А что? Неужели встало? Или мне еще поелозить, а? О, что я вижу — великий и несравненный Люк Валентайн смутился? Жаль, что это никто не... Твою мать!
— Неужели больно, Ян? Ха.
— Больно? Хочешь чтобы было больно? А если я так?.. Черт, брат, да ты слаще любой девки...
— О чёрт, похоже, меня собирается изнасиловать мой брат - грёбаный педик. Лучше вели упырям меня расстрелять.
— Ха, размечтался. А... м-м-м... черт, ты зачем меня укусил?!
— Я надеялся оставить тебя без носа, дефективный представитель семейства Валентайн. А теперь быстро прикажи, чтобы упыри меня отпустили. Мы опаздываем, и не смей больше...
— Заткнись, Люк, просто заткнись... Я так и знал! А кто-то мне недавно о рубашках и галстуках что-то втолковывал, не помнишь, кто это был? Не тот, кто ветровку на голое тело носит?.. Твою мать, братишка, ты любой девке сто очков вперед дашь.
— У тебя изо рта воняет, и, судя по всему, это твой чёртов гнилой мозг. Что тебе в голову стукнуло, Ян? И не... О, не делай так больше!
— Чего не делать? Не кусать тебя? Не целовать? не лезть тебе в брюки? Раз-меч-тал-ся. Я — Ян Валентайн и делаю, что хочу и с кем хочу. Черт, ты где такой ремень нашел, что он не расстегивается? Это бабский, что ли?
— Не твоё дело!
— Не моё дело, говоришь? Могу поспорить, что ты просто не нашел, потому что
нормальные мужики белый цвет вообще не любят. Ну вот, как я и думал. Что же ты, невозбужденный мой, со стояком-то таким сидишь, если я на бабу похож меньше, чем вон тот упырь? Могу уйти и трахать других, а могу и брату услугу оказать. Примешь мою
руку помощи?
— Отпусти меня и иди к чёрту со своими эротическими фантазиями, понял? Да я даже за секунду до смерти не соглашусь трахаться со своим немытым младшим братом. Да у меня скорее встало на кровь и на того упыря, чем на тебя.
— Немытым? Ну тогда я своими
немытыми руками сам потрогаю всё, что захочу... Что, нравится? И своим немытым ртом не дам тебе и слова сказать... Черт, задолбал уже кусаться!
— Я лелею надежду откусить тебе язык — по крайней мере, нападение на Хеллсингов пройдёт в блаженной канонаде выстрелов, и никакого твоего голоса. Проклятье, убери этих упырей хотя бы от моего лица.
— Тихо, не рыпайся. И не смотри на меня так, как будто члена моего не видел. Эй-эй, брат, да не собираюсь я тебя насиловать! Уймись!
— А штаны снял просто похвастаться? И этим болтиком ты гордишься? Ха-ха.
— Опять бахвалишься? А то я не знаю, как у тебя глазки бегают, когда ты чего-то боишься. А что скажешь, если я хочу, чтобы ты оттрахал меня? Прямо здесь и прямо сейчас?
— У тебя что — было видение, гласившее, что мы разгромим Хеллсингов, если ты исполнишь свою голубую мечту?
— Да какая разница, было или не было! Ты явно хочешь, я тоже не против, упыри никуда не спешат. Ты лучше подумай: ты жить хочешь или нет?
— Ха, Ян, может, ты и ребёнка решил от меня заделать? В любом случае, Алукард не станет сидеть в подвале, сложа ручки на коленях, так что лучше тебе сказать, с чего ты решил во что бы то ни стало удержать меня подальше от особняка Хеллсингов до рассвета. Если
хочешь, конечно.
— Придурок, я тебе уже раз сто объяснял, почему тебе нельзя там быть. Ты глухой или прикидываешься? Короче, мы сидим тут, пока не рассветёт, а потом едем... А вообще какого черта!.. Брат, ты невъебенно красив...
— Считай, что ты меня не убедил. И даже так ты не...
— Нравится? А так? А так? Ну же, не стесняйся, что мы — в детстве не дрочили на брудершафт? А вообще расслабься, дорогу все равно только я знаю... М-м-м... Уже не кусаешься? Так я и знал, что тебе понравится.
— Идиот, хотя бы упырей убери, ненавижу их рожи.
— Чтоб ты вырвался и убёг? Прямо так, с расстегнутыми штанами? Черта с два, брати-и-к. Так хорошо? Забыл о побеге?
— О-ох, да... Ты что, всю кровь из меня хочешь выпить?
— Ага, до капли. И не только кровь. Да шучу я, не дергайся. И молчи-молчи...
— Всегда удивлялся, как тебе не мешают эти побрякушки на лице... О, да не только на лице, такого я даже от тебя не ожидал. Ох, Ян, сильнее…
— Да ты вообще... Черт, больно же! Я, конечно, рад, что ты перестал изображать ледяную статую, но... Если я... м-м-м... отдам упырям... м-м-м... приказ отпустить тебя, ты сбежишь или всё-таки... твою мать, дай мне договорить... поможешь мне?
— Оу, так ты что... хочешь быть снизу? Правда?
— Это еще посмотреть, кто снизу... Всё равно мы оба знаем, кто из нас целкой тут прикидывается... Хотя нет, целки так не целуются. Ну так что? Сбежишь или наконец-то перестанешь играть в растлеваемую малолетку?
— Знаешь, я думаю... чёрт... думаю, что кто-то должен меня держать, потому что я...
— Что "ты"? Блядь, так и знал, что долго не продержишься... Какая же ты у меня красивый, особенно когда молчишь... м-м-м... и не сверлишь меня этим своим ты-придурок-Ян взглядом. А волосы твои... мне нравятся... не смей стричься.
— Ты знаешь, братик, ты тоже ничего так... и даже пахнет твоя кровь… Ч-чёрт. Ещё каплю. Ещё. Да.
— Так не сбежишь?
— Дьявол, какой
нормальный мужик добровольно уйдёт от такой давалки?
— Ха, всё-таки умеешь говорить как обычные здоровые люди!.. Эй вы, отпустите его! И попробуй только... Хотя куда ты с таким стояком сбежишь? Всё-таки от твоей скорости польза даже здесь есть, хоть ты и жрешь больше раза в два. Блядь, ты совсем сдурел?
— Как думаешь, больно будет, если я выдерну пару колечек?
— Выдернешь два, я тебе тоже два кое-чего выдерну. И посмотрим, кто будет кричать громче. Продолжаем играть в плохого Яна или возьмешь дело в свои руки?
— Ну-ка, ближе, братик.
— Да я и так ближе некуда. Эй вы, лапы уберите. Подожди секунду, где-то здесь, под ручкой... Вот. Не двуспальная кровать, конечно, но...
— Ох... сделай это ещё раз. Медленно. Ещё медленнее.
— Блядь, блядь, блядь... Больно-то как... Знал бы, черта с два бы... М-м-м... Блядь... Ох, черт... Чтобы я да еще когда-нибудь... Если только... блядь... с тобой, сука ты такая...
— Эй, Ян? Ян? Хватит, достаточно, тебе больно, но, чёрт...
— Бля, да ты совсем охуел! А ну... Ох... сиди и не рыпайся. И чёрт, быст... Быстрее... Господи, я от волос твоих с ума схожу.
— О боже, Ян, это лучше чем вся кровь сорока девственниц. Нет, стой, отпусти мои волосы!
— Иди к черту. Хочу и трогаю... Ох... сделаешь так еще раз — отпущу... Ох ты, блядь... ладно, уговорил.
— Ян, знаешь…
— Не вздумай сказать что-нибудь сопливое.
— …ты, конечно, придурок и шлюшка, но другого брата мне не надо.
— А ты… ох... девчонка, смазливая... черт... хоть и с большим членом, но... Ты лучше... А-а-а!.. Мать твою, Люк, что это было?
— В нас кто-то врезался. Ты там цел?
— Ага, целее целки после того, как ее по кругу пустили. И вообще для меня нормально - блядь! - лежать с торчащим членом и голой оприходованной задницей на гребанном полу этого гребаного автобуса в проходе между этими гребаными креслами! Поедим, а потом закончим?
— Тише, придурок. Вот-вот должен включиться передатчик.
— Кое-кто пропустил всё самое интересное. Чёрт, это даже обидно. Ого, нашему завтраку даже не терпится. Пошли, Люк, нас приглашают к столу.
— Не повезло кому-то. Какая жалость. Надеюсь, дорога у тебя из головы не вылетела, потому что сейчас мы поднимаем автобус и на полной скорости едем к особняку Хеллсингов.
— Как скажешь, братишка, как скажешь. Смотри-ка. Светает. О-ля-ля, наконец-то светает. Обидно, но до восхода солнца мы не успеем.
— Ну что ж. Валентайны не опаздывают, Валентайны задерживаются.
— А всё-таки ты придурок — подставлял жопу, чтобы приехать сюда на пару часов позже, будто что-то изменилось.
— Станешь притворяться, что не понравилось, я тебе задницу надеру, а потом повторю то, что мы не завершили.
— Успеешь, братишка. У нас полно времени. Обещаю. Ночь закончилась.
— Зато весь день впереди. И это наш день! День братьев Валентайн.