HELLSING FANFICTION

Название: Инструкция № 7.
Автор: helldogtiapa.
Жанр: ангст.
Рейтинг: G.
Персонажи: НЖП, Алукард.

По логике вещей, самая глубокая тишина должна наступать после самой безумной какофонии, точно так же, как самый темный час - перед рассветом. Однако в данном случае это правило не сработало: никакого особого шума мы не произвели, и тем не менее тишина стоит такая, что я слышу (или мне кажется, что слышу), как снежинки падают на землю. Я стою под мокрым редким снегом – а может быть, уже дождем - сжимая в сведенной судорогой руке пистолет, мой напарник лежит в трех метрах от меня, а наш общий противник пребывает на площади радиусом около двух метров и отчасти на наших лицах. В виде пепла.
Ничего не случилось бы, если б мы решили обойти гараж справа. Тогда мы скорее всего заметили бы на снегу тень этого чертова упыря. Им обычно хватает сообразительности, чтобы затаиться где-нибудь и ждать удобного для нападения момента, но они слишком глупы, чтобы думать о таких мелочах, как тень. Однако мы начали обходить гараж слева, и эта тварь спрыгнула на нас с крыши и сразу вцепилась Рыжему в шею. Он выстрелил один раз – в воздух, а я стреляла дважды, и одна пуля попала упырю в сердце. На этом, собственно, все и закончилось. Как видите, мы действительно не слишком шумели.
Я подхожу к Рыжему, чувствуя себя неуверенно, словно мне приставили чужие ноги. Опускаюсь возле него на колени. Кровь из раны на его шее запятнала снег, и нет нужды ее останавливать. Собственно, ни в чем уже нет нужды. Я зачерпываю полную горсть розоватого снега и смотрю, как он тает в ладони.
Рэдрик Далтон, Рэд, больше известный как Рыжий. Напарник и друг. Точнее, друг и напарник. Больше, чем кровный родственник. Мы выросли в одном дворе, играли в одной компании, затем в школе сидели за одной партой и вместе давали отпор всем, кто дразнил нас «жених и невеста». Потом вместе поступили в армию, и поддерживали и прикрывали друг друга (по большей части, конечно, он меня прикрывал, потому что в армии до сих пор терпеть не могут девчонок, куда уж там «солдату Джейн»). Командование рекомендовало нас обоих в «Хеллсинг», и снова мы оказались вместе. На все задания мы отправлялись вместе. Три месяца назад мы вместе прощались с жизнью, потому что противник взял наш отряд в клещи, и мы думали, что не выберемся. Мы привыкли быть вместе всегда. И сегодня мы ехали на операцию, сидя в машине рядом. Но в штаб я вернусь одна.
Если задуматься, то мы – военные – самые счастливые ребята на свете. Нам не нужно думать, как поступить, не нужно делать выбор, не нужно принимать на себя ответственность. Большие дяди-начальники, не сильно-то веря в наши умственные способности, все решают сами, в уютных штабных кабинетах. А для того, чтоб мы случайно не запутались, для нас составляют подробные инструкции на все случаи жизни. И данная ситуация тоже охвачена инструкцией.
Вот только какой?
№ 4 – «Оцепление района проведения операции»?
Или № 6 – «Действия в случае вмешательства гражданских лиц»?
Зачем я играю сама с собой в эту идиотскую «угадайку»? Разумеется, я отлично помню, какая инструкция подходит к данному случаю. Мы все ее хорошо помним. Каждый вечер на построении мы повторяем ее хором. И каждый раз перед выездом на задание мы молимся, чтобы не пришлось ее применить.
Инструкция № 7, пункт третий.
№ 7 – это означает «Ликвидация последствий».
Пункт третий – «Зараженные объекты подлежат немедленному уничтожению».
Они умеют подобрать нужные выражения – те, кто составляет эти памятки. Пять слов – и ни одного намека на то, что за ними стоит!
Рэд все еще дышит, несмотря на большую кровопотерю. Видно, как его грудь приподнимается и опускается в такт хриплым выдохам. Но долго он не продержится, это ясно. И, если я хочу, чтобы его похоронили в открытом гробу, мне следует поторопиться.
Я знаю это, и я готова… почти готова. Еще минуту, если можно. Я пытаюсь воскресить самое дорогое, самое светлое свое воспоминание о Рэде, надеясь, что оно мне поможет. Но вместо этого мне отчего-то вспоминается Джон Станковски.
Я не знала Джона лично, потому что он покинул организацию в конце августа, а я пришла почти через месяц. Тем не менее историю его ухода я знаю отлично – ее знают все, хотя начальство и хотело бы, чтобы все поскорее забылось. Итак, по официальной версии, с Джоном вышла трагическая случайность: 26 августа, около пяти часов дня позади казарм третьего взвода он решил почистить табельный пистолет, не проверив обоймы, и случайно пустил себе пулю в рот. Разумеется, это не выдерживает никакой критики. Официальная версия для внутреннего использования звучит чуть лучше: она упоминает о двух бутылки строжайше запрещенного на территории базы пива и о том, что за пару недель до смерти Джон жаловался приятелю на проблемы с девушкой. Это даже можно было бы принять за правду, не знай мы неофициальной версии. Но мы знаем, несмотря на все старания командования, и неофициальная версия объясняет все. Дело в том, что за неделю до того, как столь решительно попрощаться с организацией, Джон Станковски вынужден был применить инструкцию № 7, пункт третий. Против семилетней девочки.
Об этом стало известно от его напарника. Он поступил согласно инструкции, вернулся в штаб, написал обязательный в таких случаях рапорт. Отказался от консультации психолога и от недельного отпуска (который обязательно предлагается всем, кому пришлось исполнить инструкцию № 7). Всю неделю вел себя как обычно. А потом ушел за казармы, уселся на покосившейся лавочке среди зарослей лопуха и не торопясь выпил две бутылки пива, прислушиваясь к обычным звукам армейской базы. Потом вложил пистолет себе в рот… Я иногда размышляла: о чем он думал, когда ощупывал языком холодную сталь дула, а на губах у него еще оставался вкус пива?
Но сейчас, право, мне гораздо интереснее: о чем он думал, когда понял, что должен применить эту чертову инструкцию?
Внезапно Рэд открывает глаза, и я вздрагиваю: неужели я опоздала, и Превращение уже началось? Но нет, он просто пришел на время в сознание. Он пытается что-то сказать, но из горла не вырывается ни звука. По губам я понимаю, что он шепчет: «Сам!». И протягивает руку к моему пистолету. О, нет! Я не могу принять этот подарок, как бы мне того не хотелось! Ведь самоубийц не отпевают в церкви. Я все должна сделать сама. Я знаю, я должна, но я сижу не двигаясь, и драгоценные мгновения убегают прочь, а я все не могу решиться. А потом на меня падает густая черная тень.
И я поднимаю глаза – медленно, не торопясь – и вижу сверкающие черные сапоги, затем брюки с такими острыми стрелками, что о них можно порезаться, расстегнутый алый плащ и безупречный пиджак под ним, шикарный галстук-бант… и над всем этим великолепием – холодную нечеловеческую улыбку. Он всегда улыбается. По крайней мере, я никогда не видела его с серьезным лицом. Наверное, мы, живые, на взгляд покойника как-то невероятно забавны.
Он смотрит на Рэда и на меня, и в его глазах есть и насмешка, и любопытство, и даже какой-то проблеск интереса – но больше всего в них равнодушия. Мне приходит в голову, что он похож на акулу, которая видит купальщиков, заплывших слишком далеко, и не особенно голодна, и знает, что можно не торопиться и итог все равно будет один.
- Вы позволите, офицер? – спрашивает он с учтивостью, которая кажется мне издевательской, и лезет за пазуху.
Я как завороженная смотрю, как он извлекает из под плаща свой невероятно крутой, невероятно стильный «Шакал», про который опера сочинили столько неприличных анекдотов. Его движения плавны и текучи, и почему-то за ними трудно уследить. Да, если он все сделает сам, это будет наилучшим выходом, думаю я, а он тем временем неторопливо наводит пистолет на цель. И в тот момент, когда его палец обнимает курок, я понимаю, что это… неправильно. Неправильно, когда убийца абсолютно равнодушен к своей жертве. Так нельзя. Никто не должен так умирать. Всякий заслуживает того, чтобы его убил тот, кто ненавидит. Или тот, кто любит. Только не равнодушный. По крайней мере, Рыжий этого заслуживает.
И я разлепляю губы и говорю:
- Подождите… Я сама.
Он отступает в сторону, изображая что-то вроде поклона, в равной степени учтивого и насмешливого. Я поднимаюсь на ноги и вытягиваю руку с оружием, мимолетно удивляясь, как оно тяжело. Я по-прежнему не готова, но отступать уже некуда. И я смотрю в такое знакомое бледное лицо, и думаю обо всем, что мы пережили вместе, и о Джоне Станковски. И еще я думаю о Ненси Спок, рыженькой библиотекарше, с которой Рэд встречался последние два года. Если я хоть что-нибудь понимаю в любви, то он очень ее любит. Любил.
А затем я выполняю свой долг. Согласно инструкции.
Я выполняю свой долг, и эхо выстрела раскатывается во влажном воздухе глухим астматическим кашлем. А я быстро отворачиваюсь, и делаю шаг в сторону, опускаюсь на корточки, зачерпываю горсть снега и провожу по лицу. Меня медленно отпускает тошнота.
- Офицер, - раздается у меня за спиной. Я поднимаюсь и осторожно оборачиваюсь, опасаясь зацепить взглядом то, что только что было Рыжим.
Он смотрит на меня и усмехается. Почему я решила, что он похож на акулу? Он слишком равнодушен. Наверное, нужно умереть, чтобы стать таким равнодушным.
- Поздравляю, - говорит он, и холодная улыбка становится чуть шире.
- С чем? – спрашиваю я. Мне очень хочется, чтобы он сказал, что я все сделала правильно, это был мой долг, и прочее в том же роде. Я понимаю, что он, разумеется, ничего такого не скажет, но все-таки…
- Вы только что открыли свой личный счет, офицер.
- Спасибо, - отвечаю я, поворачиваюсь и бреду туда, где осталась наша машина. Мысли в голове текут вяло, как кисель, и я подгоняю их изо всех сил, потому что если они совсем остановятся, то придется осознать в полной мере все, что я только что сделала. И я думаю о том, как вернусь сейчас в штаб, и напишу рапорт, и откажусь от помощи психолога – чем может помочь психолог, откуда ему знать, что это такое – инструкция № 7? И от недельного отпуска я тоже откажусь – что в нем проку? Я сдам рапорт, отправлюсь в ближайший кабак и напьюсь. Я выпью все, что бармен сможет мне предложить. Буду пить, пока не забуду, кто я и почему пью. Таким образом проблема сегодняшней ночи будет решена, а что делать с завтрашней, я подумаю завтра.
- Офицер, - слышится сзади.
- Да? – спрашиваю я, не оборачиваясь.
- Потеплело, - говорит он светским тоном, и по голосу я понимаю, что он ухмыляется во весь рот – насмешливый, но по-прежнему равнодушный. – Возможно, через неделю снег совсем сойдет.
Я киваю и продолжаю свой путь. Иду и прокручиваю в голове его слова. Возможно, через неделю снег совсем сойдет. Возможно, через неделю снег совсем сойдет. Возможно…
Я прекрасно поняла, о чем он.
Возможно, через неделю мне захочется почистить табельное оружие за казармами третьего взвода.
Возможно. Через неделю будет видно.