HELLSING FANFICTION

АВТОР: Kota Stoker (avismercuriisum@rambler.ru)
БЕТА: Шинигами
НАЗВАНИЕ: The SHI
ЖАНР: Missing Scene, Mini-fic
РЕЙТИНГ: PG
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Время действия – 1944 год. Место действия – Варшава, Польша.
ПОСВЯЩЕНИЕ: «London After Midnight». Идея полностью навеяна ими.

***

You're telling me
that I'm the most important thing to you,
but can't you see?
you're killing me with all the things you do,
and I really want to believe it's impossible
I really want to believe it's all a dream,
but I just can't seem to wake up,
I just can't seem to turn on the light,
one step off the edge
and the world will seem all right...

London After Midnight, "Shatter"

***

Тишина, которая, кажется, разрывает барабанные перепонки – приходилось ли ему такое раньше слышать? Темнота, которая буквально глаза режет – приходилось ли ему такое прежде видеть? Находиться в пространстве, полном воздуха, и задыхаться в нем – приходилось ли ему хоть когда-то такое чувствовать?
Нет. Никогда. Но то было в прошлом, а сейчас… Он слышит. Он видит. И чувствует так остро, что бросает в пот – до того реальным и вместе с тем невозможным казалось все. Оглядываясь, нервно и слишком резко, он ищет хоть что-то, за что мог бы зацепиться взгляд, но все было беспросветным настолько, что не остается надежды выйти хоть когда-нибудь.
Вдох. Выдох. Кто он? Что он? Вопрос о том, где он, на этом фоне начинал казаться совсем уж незначительным и даже глупым. Руки хватаются за пустоту и не находят ничего, за что можно было бы удержаться. Но и ноги, как ни странно, не чувствуют опоры. Все смешалось, все перепуталось, и, кажется, что хотя пространство вокруг должно быть неподвижным, оно вращается, вращается все быстрее, словно закручиваясь вокруг него, обвиваясь удушающими кольцами, подобно удаву, прежде чем поглотить. Голова идет кругом, но, будучи слепым и как будто оглохшим, разве возможно было сделать хоть что-то, чтобы это остановить?
Мысли вертятся в голове, сменяясь одна другой, беспорядочно и нелогично, словно в бреду лихорадящей болезни. Образы мелькают один за другим, вызывая четкие и острые ассоциации, как будто это были осколки разрушающегося сознания. Звуки, краски, запахи, вкусы – все всплывает из ниоткуда и уходит в никуда, растворяется в том неуправляемом вращении, ни на секунду не замирающим вокруг, вьющимся уже у самых ног, почти хватая лодыжки. Холодно. Страшно. Сердце замирает и ноет, и дрожь прокатывается по телу, волна за волной. Шаг вперед – и все вокруг переворачивается, опрокидывается набок, подобно задетому стакану, и катится куда-то, пока не срывается вниз, и падает так быстро, что захватывает дух, а горло сдавливает невидимая рука, не давая кричать.
Падение. Удар как будто бы о стену. Кувырок. И снова куда-то вниз, как если бы он свалился в кроличью нору из легендарной сказки. Но что-то разрывает тишину, вторгается в нее, проскальзывая нежданным сквозняком в ото всех закрытую комнату. Как эхо, отражаясь от невидимых стен, звук гуляет где-то совсем рядом, то замолкая совсем, то снова тихо появляясь, и хочется достать его рукой, поймать как птицу. Но каждый раз, обрываясь на высокой ноте, вибрируя и звеня, он ускользает из цепких пальцев, казалось бы, уже схвативших его, как будто это могло спасти, удержать на месте, прекратить это движение по спирали вниз, в глубины темноты.
Снова удар. И все встает с ног на голову, покрытая холодным потом спина невольно жмется к воображаемому потолку, а руки царапают невидимую, но ощутимую поверхность, впиваются во внезапно возникшую опору, хотя непонятно, как он может удерживаться так. Впереди – темнота. Позади – темнота. Но кажется, что если хотя бы на долю секунды ослабишь хватку, то сорвешься туда, где ничего, абсолютно ничего хорошего не светит. В голове пульсирует навязчивая идея – что этого нет, потому что это невозможно и это может быть все что угодно, но только не реальность. Быть может, это сон, быть может, это бред, и где-то там, за пределами темноты, лежит его тело, а к воспаленному лбу некто заботливо прикладывает компресс, чтобы однажды он очнулся от этого кошмара и увидел свет.
В тяжело поднимающейся груди гулко колотится сердце, все чаще и чаще, работая на износ. Глаза лихорадочно ищут хотя бы намек на проблеск света. А в ушах, все громче и громче, звучит какой-то неизвестный и в то же время до боли знакомый мотив, источник которого мелькает то справа, то слева, то сверху, то снизу, то как будто где-то внутри, то взлетая к граням различимых человеческим ухом частот, то почти обрываясь, подобно крику отчаяния и ужаса. Снова и снова. Многократно раздваиваясь, звуча отовсюду единовременно, уже не один, а целый хор одинаковых голосов, то почти шепчущих, то рассыпающихся звонкими осколками хрупкого стекла, мелкой крошкой со свистом устремляясь вниз и пропадая на глубине.
И опять пространство вокруг совершает переворот, резко, будто вращаясь на незримой оси, и лежа на спине напротив разверзавшейся сверху темноты, начинает думаться, что она вот-вот упадет на тебя непомерно тяжелой плитой, задушит, раздавит, превратит в пыль и без остатка поглотит. Немеющие пальцы закрывают глаза, но все равно, ни до, ни после не было видно ничего, и легче от этого не становится. И вот уже руки пытаются заградить тело от неизбежного, но даже их, этих рук, собственных рук, различить невозможно. Словно нет его. И никогда не было.
Кто он? Что он? В нарастающем гуле голосов слышатся обрывки фраз, крики о помощи, стоны боли, мольбы о пощаде, безудержные рыдания и мелодия, изломанная, искалеченная, вытягиваемая с таким надрывом и чувством, что все содрогается внутри, выворачивается наизнанку, и начинает вертеться волчком, как и все, все, что есть в окружающем пространстве. В водовороте ощущений утопает собственный крик, а быть может, он был задушен еще тогда, когда оказался в горле, в голове простукивает ритм, вторящий голосам снаружи, подражая им, потакая им, подстраиваясь под них, норовя вырваться за пределы тесного ему тела. Судорога сводит конечности, а по тонким струнам-нервам проходит, тревожно вибрируя, та самая мелодия, порождая собой невыносимую, но отчего-то желанную боль. И уже на грани сумасшествия и экстаза тело выгибается само по себе, распахиваясь навстречу неизвестности и темноте, впуская в себя невыразимые голоса. Женские голоса. Обдающие холодом сердце и с корнем вырывающие душу, ледяным звучанием своим замораживая вспыхивающую спонтанно боль, как будто осколки музыки продолжают сыпаться откуда-то сверху и попадать в кажущуюся разверзнутой грудь.
Пение рвет тело и разум на части, темнота уже сводит с ума, пространство и время соединились в сумасшедшем танце, вливаясь друг в друга и искажая все то, что прежде было знакомым и реальным. Спиной чувствуя качку, как на палубе корабля во время смертоносного шторма, он отдается головокружению и порывам то ли ветра, то ли звуков, пока тело бьется в безудержной агонии, а в мозгу продолжают, так быстро, что ничего не различить, появляться и исчезать небывалые образы. То, чего не было, то, чего нет, то, чего быть не может. И каждую из этих картин навязывает голос, поющий с невыносимой тоской и в полном, едва ли благословенном безумии, сметая на своем пути все, что только может ему помешать, эхом возвращаясь назад, раз за разом, накладывая старый мотив поверх нового, так жутко, так громко, словно прошивая им насквозь и музыку, и тело того, кто это слышит.
Вскриком раненой птицы голос снова взметнется вверх, и возвратится назад, увлекая следом всю тяжесть бесконечного пространства, окатив сначала собой, как холодной водой, чтобы не дать вздохнуть, чтобы позволить почувствовать боль еще до того, как пресс навалится сверху, и…

***

- Док! Док, проснитесь! Док!
С хриплым и судорожным вдохом, как будто поднявшись с большой глубины из зимних вод, он резко выпрямился, словно внутри него распрямилась плотно сжатая пружина. Тяжело дыша и хватаясь за воздух, он пустыми глазами уставился вперед себя, вцепившись до побеления костяшек в столешницу, сминая лежавшие у самого края бумаги.
- Док?.. – встревоженный голос раздался совсем рядом с ухом, и чья-то теплая рука легла на мелко подрагивавшее плечо. – Что с Вами?
- А? – рассеянно переспросил он, поворачиваясь к говорившей и пытаясь сконцентрироваться на ней.
Бледное личико с веснушками. Длинные черные волосы, собранные в косу, перекинутую через плечо. Поблескивавшие на узкой переносице очки в проволочной оправе. Как знакомо… И, понимая это, он очень быстро стал успокаиваться.
- Док… Вы в порядке? – она склонила голову набок, обеспокоенно глядя прямо ему в лицо, и наконец в его сознании все стало проясняться, кристально чисто, как если бы в замутненной воде вдруг разом выпал весь грязный осадок, позволив ему взглянуть в самую глубину.
Это был сон. Всего лишь сон. С первой до последней секунды. И больше ничего. Едва он подумал об этом, как нервная дрожь пропала сама по себе, словно ее не бывало, а пальцы легли поверх документов расслабленно, перестав впиваться в стол.
- Да… Да, более чем, - пожалуй, даже слишком быстро уверил он ее в этом и запустил пятерню себе в волосы, окончательно прогоняя наваждение. – Я просто… хм… Заработался и задремал за столом, даже не заметив этого.
Тонкие черные брови недоверчиво сошлись на переносице.
- О, ну ты же сама понимаешь, как это неудобно – спать в рабочем кресле, и какая только дрянь от этого не приснится, - неровно посмеялся он, разводя руками.
- Но, Док… - протянула разбудившая его ни больше, ни меньше, а спасительница, но он оборвал ее, коротко зашипев. Пожав плечами, она выпрямилась и откинула косу за спину. – Как скажете. Вас майор Монтана просил пригласить к нему, он хочет обсудить дальнейшее развитие какого-то проекта.
- Да, да, да, конечно… - отрешенно пробормотал Док, сгребая все раскиданные по столу документы в одну стопку, немного суетливо, но при этом вполне трезво соображая. – Старший лейтенант, Вы свободны, я сейчас подойду.
С полминуты девушка смотрела на него со смесью удивления и недоверия на лице, но, так ничего подозрительного и не заметив, тихо хмыкнула и покинула рабочий кабинет светила Миллениума, совмещенного с его личной лабораторией, прикрыв за собой дверь, дабы посторонние шумы не помешали ему сосредоточиться.
Почти одновременно с этим Док выпустил из рук стопку бумаг и облегченно вздохнул, прикрыв глаза. Лишь после того, как его дыхание окончательно выровнялось, он поднял голову и, отодвинув довольно-таки тяжелое кресло, вылез из-за стола и подошел к зеркалу напротив. Наклонился почти к самой его поверхности, придирчиво осмотрел себя, повертел лицом вправо-влево, зачем-то дотронулся до образовавшихся за последнее время синяков под блекло-серыми глазами, проверил, насколько гладко выбрит подбородок и отклонился назад, выпрямляясь, но не отрывая при этом критического взгляда от отражения. Упер руки в бока и задумчиво произнес:
- Всего-навсего сон. М-да. Сон.
Хотя навязчивый внутренний голос нашептывал ему при этом, что данный «сон» он видит далеко не впервые.
Закусив бледную губу, Док, напряженно сопя и постепенно осмысляя все увиденное, на уровне автоматизма завел за ухо прядь волос. И, внезапно озаренный какой-то идеей, щелкнул пальцами.
- А хотя… Если…
Вздрогнув от собственных мыслей, он настороженно огляделся и торопливо запер дверь в кабинет. Оперся об нее спиной и заговорил сам с собой.
- Хотя ведь быть такого не может. Наверное. Разве могли мы предположить подобное? Нет… Мог ли Я предположить что-то в этом роде? – скривившись, он покачал головой. – Да нет же. Это немыслимо.
Помолчал немного. Но червь сомнения съедал его изнутри несмотря даже на это.
- Впрочем…
Покачав головой, испытывая недоверие к самому себе, он, тем не менее, пересек кабинет и прошел в лабораторию, где тоже не поленился закрыть за собой дверь. Огибая широкий и гладкий стол, он направился к дальнему углу и встал напротив чего-то, укрытого белой тканью.
- Я сошел с ума… - разочарованно отметил он, схватился за полотнище и резко дернул на себя. Ткань с характерным шорохом упала к его ногам тяжелыми складками, а он, не задумываясь, прошелся прямо по ней до самой решетки, отделявшей его от некой фигуры, прикованной к стене. – Ну, как тут наша птичка?
А «птичка» промолчала. Тело, многократно перевязанное бинтами, тело, скрюченное в крайне неудобную позу, тело, лишенное ног ниже колен, даже не пошевелилось. Словно это давным-давно был не более чем труп. Уже начиная чувствовать себя суеверным дураком, Док хотел поднять с пола ткань и снова набросить ее на решетку, как…
Слепая голова приподнялась, и несуществующие глаза словно воззрились на него через все бинты на лице этого странного существа. Хриплое дыхание, размеренное, слегка колышущее ткань, появилось ни с того ни с сего, ранее при этом не раздаваясь. И на мгновение, короткое мгновение, внезапно побледневший от неожиданности Док услышал где-то внутри своей головы тревожный, дребезжащий крик, захлебнувшийся, казалось бы, в самом себе.
С минуту он, не моргая, смотрел на забинтованное лицо широко открытыми глазами. А затем сорвался с места и начал впопыхах натягивать полотнище обратно, неловко и словно боясь чего-то. Лишь когда изувеченное тело полностью скрылось с глаз, он припал к обтянутой тканью решетке и, нервно посмеиваясь, прошептал, обращаясь неизвестно к кому:
- Птичка моя… Да ты никак решила каждую ночь мне петь?..
Ответом ему было все то же размеренное дыхание. Док неуверенно повторил:
- Ты… Будешь продолжать мне петь?..
И снова ни единого слова не послышалось из-за полотнища. Вздохнув, Док опустил глаза и увидел, что ткань зацепилась за угол поясняющей таблички и закрыла ее лишь наполовину. С каким-то странным трепетом он всмотрелся в черные буквы, будто впервые увидел их.
«THE SHI».
С внезапным остервенением он одернул ткань, расправляя ее и скрывая табличку с глаз долой. А через минуту уже погасил в лаборатории и кабинете свет, запер дверь с внешней стороны и удалился, гулко ступая по полу коридора.
А в погрузившемся в темноту помещении странное существо, не слышавшее его шагов и давно уже не видевшее света, замерло в том положении, в каком оставил его Док. И только хриплое дыхание, вдох за вдохом исторгаемое из стянутой тугими ремнями груди, продолжало мерно колыхать бинты на его скрытом ото всех лице.
И это было все, что оно могло почувствовать, оставшись в полном одиночестве.

Ночь с 15 на 16 августа 2009 г.